Джаз-портал


     Если ваше сердце замирает от звуков саксофона и волнующих переливов фортепиано, если вы поклонник живой музыки или вам просто хочется отдохнуть и расслабиться, то джаз-музыка именно для вас!

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z 0-9
А В Г Д Е И К Л М Н О Р С Ю

Исполнителей: 2568 | Альбомов: 21077 | Видео: 246

Главная » Культура »  

Рецензия на фильм «Трудно первые сто лет»

img 27866 41c8f830b0 300x225 Рецензия на фильм «Трудно первые сто лет»

Соучастие в создании сценария фильма «Трудно первые сто лет» Георгия Маркова, бывшего руководителя Союза писателей, так сказать, генерала от литературы, дает повод многим полевевшим критикам заранее позлословить над результатом работы съемочной группы.

Мол, чего ждать от секретарской литературы — спрямления острых углов, показухи, партийного чванства? Я и сам такого боялся. Да нет, фильм получился тревожным, человечным, беспокоящим сердце. Не наобум Виктор Аристов обратился к Э. Шиму и Г. Маркову — лет десять назад режиссер сделал по их сценарию телефильм «Тростинка на ветру», показал средствами поэтического кино взросление души девочки-подростка. Теперь Аристов сделался печальнее, грустнее — от поэзии перешел он к самой что ни на есть прозе и почти документирует ее.

«Трудно первые сто лет» — это срез жизни. Показан поселок в российском Нечерноземье. Молодая семья Ивана и Вари, под одной крышей с которыми обитают младший брат Ивана и его мать Домна Павловна, овдовевшая домохозяйка. Готовят, едят, смотрят телевизор, строят дом рядом со своей старой развалюхой...

Скучно? Пожалуй. Но кто любит эту неброскую землю, кто жалеет этих неброских людей и не отделяет их от себя, тот ощутит печаль и даже тоску при виде одичания русского села, объявленного некоторыми академиками неперспективным. В ленфильмовской газете «Кадр» Виктор Аристов говорил, что вложил в картину все, что хотел. Другое дело — придется ли она по вкусу? В этом режиссер сомневается и признается в своем сомнении без жеманства. Я тоже считаю кассовый успех ленты маловероятным.

Там есть вещи, предупреждает Аристов, вообще выходящие за рамки художественности. Свидетельствую как зритель: есть. Возможно, моралистам не понравятся некоторые смелые сцены, продолжает режиссер. «Смелая сцена» состоит в показе супружеской близости Ивана и Вари. В этом правда, но в этом и дань кинематографическому приему, тиражированному молодежным кино. Если я — моралист, мне эта сцена в итоге понравилась. В ней неожиданный художественный эффект. Это звено композиции.

Что же касается высказывания Аристова о непричастности его ленты к проблемам перестройки, позволю себе усомниться. Фильм — о нас. Автор говорит, что снял вечную историю юности, нетерпеливо выясняющей отношения с миром. В ней есть печаль, могучая и страшная тоска, которая идет от героини, что мир плохой или люди плохие. А почему? Об этом кино. Что такое сто лет для России? — спрашивает Аристов.

Ему кажется... мало. Мне кажется, много. Фильм и доказывает, что время — это история, а история — это жизнь. Немало беспокойных мыслей вызвала у меня картина. Все они болевые, щемящие. Как покойные Шукшин, Тарковский, автор относится к искусству экрана серьезно. Для него кино — исследователь жизни, учитель жизни, порождение жизни. В искусстве для него собирается правда о нас. Может, от этой серьезности Аристову не хватает жизнеспасительного чувства юмора?

Режиссер спрашивает: люди плохие или мир плох? То и другое, к сожалению. Шукшин еще в ленте «Странные люди» задавался вопросом: куда при-танцует деревня через двадцать лет? Помните усталые глаза Всеволода Санаева, по фильму — председателя колхоза? Пританцевали через двадцать лет к одичанию. Мои мысли... Я не агроном, не директор совхоза, не секретарь райкома.

Но позволительно же, к примеру, рассуждать о селе Ивану Васильеву. Он ведь тоже лишь писатель, как я. Он сельский житель, поэтому ему видна деревня — он ее часть. Я стал сельским жителем меньше двух лет назад — подыскал дом в большом селе под Загорском. Смотрю на свое село, потом смотрю на экран: Аристов не прячется от правды.

Героине его фильма Варе мучительно и тоскливо в селе. Она словно задыхается в родном отечестве, где скучно, льют дожди, нет шика. Новомировский рассказ Солженицына «Матренин двор» в оригинале назывался «Не стоит село без праведника». Нет на экране праведников, поскольку почти перевелись они и в деревне. В аристовском поселке нет и сельской интеллигенции, поскольку трудно найти ее и в жизни.

У Шукшина в «Странных людях» был учитель, а в фильме Аристова — духовная пустота. Никого нет «с грамотной головой». Пенсионеры забивают в домино, дуются в лото. Молодежь взыскует столичных «прелестей». Нет праведника. Нет духовного авторитета, который бы объединял, поддерживал соотечественников.

Праведники, как правило, были возле церкви. Трагедия русского села — а на экране, повторю, рядовой российский поселок — в том еще, что за минувшие десятилетия затравили сельскую церковную жизнь, взорвали и стерли тысячи храмов, перебили священников, отлучили от Бога. Село не стояло не только без праведников, оно не стояло без церкви. Храм давал красоту русскому селу, он всегда возвышался на горушке, был ориентиром, приметой, привычкой. Сельский батюшка, хоть и мог выпить на праздник, был утешением, подмогой, проповедником, был своим, родным.

В фильме нет храма, нет очищающего света крестов, иконописных красок. Подрезан корень жизни, а теперь, через столько лет, мы видим результаты отречения от дедовских традиций, от народного опыта и красоты. В моем селе храм конца XVII века превратили в Дом культуры. Хорошо еще, что не взорвали, не растащили на кирпич. Однако видеозал не заменит алтаря. Понимание этого дается больно, долго, не просто.

Трудно, трудно первые сто лет. От земли оторвали хозяина, крестьянина превратили в жителя. Отчизну — в территорию. У человека пропало чувство родственности этим просторам, этим домам, этим речушкам и деревьям. Вызверел человек без нравственных устоев, внутренней морали, святых чувств. Фильм видит отчуждение земли и человека. Горько. Копошится на экране Домна Павловна, свекровь Вари. Ведет хозяйство, семью обихаживает. Такие работницы сейчас на время спасают село. Но эти люди не праведники.

В фильме мне приглянулся Иван — худенький, злой мужичок. Сначала я его увидел глазами Вари, жены: паучок, не читает книг, не добыл видеосистемы, одним словом — пенек. К сожалению, недостаточно явственно здесь прозвучал чрезвычайно важный мотив о том, что ребята после службы в нашей доблестной многомиллионной армии в родное село почти не возвращаются. Девушки сохнут. И оставим иронию — это драма русского села. Крепим оборонную мощь и вместе с тем обедняем деревню, в очередной раз режем корень. Юноши становятся мужиками, бегают по общежитиям, по стройкам века и не ведают, что творят горе Отечеству, дому.

Иван в фильме заявлен как хапуга, ревнивец, неуч. На мой же взгляд, он — строитель дома. Кто это где видел, чтобы деревенский парень не хлестал стаканами самогон? Иван не пьет. Ладно, чуток дернет с товарищами на помочи, то есть с работниками, кои помогают в свободный день всем миром стены поднять, крышу покрыть. Долгая, тяжкая, натужная сцена, где Иван бьет жену,— Аристов тут не жалеет пленку, не щадит нервы зрителей. Радикулит вкуса. Но и к такому истерическому Ивану надо присмотреться.

Фильм призывает к «терпению и надежде» (Г. Головин). Молоденькая жена — Варя, доярка, не ведает, чего взыскует. Ей скучно, а взыскует она ту же скуку. Пальмы, синее море, яхту, эротическую музыку, джентльмена. Ей видится чудная, нездешняя жизнь, с ледяными коктейлями, ослепительными улыбками, заморскими тряпками.

Эпизоды, кадры таких «сюрреалистических» мечтаний Вари занимают чуть ли не серию из двух. Тут Аристов перебирает. Не обижайтесь, режиссер, но уверен, что эти сцены студенты ВГИКа пересматривать не станут. Они, эти части картины, хотят быть самостоятельными новеллами, перлами киноязыка, но они угнетают, от документированности ведут к манерности.

Кажется, в фильме героиня понимает, что у нее есть муж, дом, деревня. Аристов внушает ей, что трудно первые сто лет. После все уладится. Принца нет. Островов в Мировом океане тоже нет, вместо пальмы — рябина. И прозрение Вари составляет ее счастье — обретение семьи, очага, усадьбы, Отечества. Режиссер хочет быть наглядным: в прологе фильма кинокамера словно низвергается из космоса, из заоблачных высей на грешную землю, от лицезрения бесконечности мы тычемся в грязную дорогу русского поселка. Разница.

А ведь еще Есенин умолял: не надо рая, дайте Родину мою. Презренное, одичавшее, распавшееся российское село — это наш остров, это дом героини, дом Ивана, дом Домны Павловны, это мой дом и ваш дом. Уцепимся, как за якорь надежды, чтобы хоть пустыни не было на земле поруганных святынь, великих подвижников, кормильцев заморских территорий. Трудно будет удержаться, а еще труднее — возрождаться. Но иначе — гибель, прах, крапива...

Простите меня, актеры и оператор, художник и композитор. Я ничего не сказал о вас. Вы хорошо поработали. Поймите и меня: кинокритик может быть обыкновенным сельским жителем.

Юрий Тюрин, село Константиново Загорского района Московской области



Кнопка:

Jazz-jazz.ru - музыка джаз исполнители

      (06.03.13 18:41)
      Тема:
      Сообщение от

      (06.03.13 11:13)
      Тема:
      Сообщение от

      (06.03.13 10:21)
      Тема:
      Сообщение от

      (04.03.13 20:57)
      Тема:
      Сообщение от

      (04.03.13 14:00)
      Тема:
      Сообщение от

      (04.03.13 08:19)
      Тема:
      Сообщение от

Рекламодателям | Правообладателям | Ссылки
Яндекс.Метрика